Неделю назад Мейдан ТВ опубликовал первую часть письма писателя, а впоследствии и президента Чехии Вацлава Гавела Генеральному секретарю ЦК Коммунистической партии Чехословакии Густаву Гусаку. Предлагаем читателям вторую часть этого письма от 8 июня 1975 года.
Продолжение. Часть 1 находится здесь.
Возникает вопрос:
чего, собственно, люди боятся? Судебных процессов? Пыток? Лишения имущества? Депортации? Казней? Конечно, нет: эти жестокие формы давления власти на граждан, к счастью (во всяком случае у нас), ушли в прошлое. Ныне такое давление имеет более рафинированные и изысканные формы, и хотя до сих пор проводятся политические процессы (кто не знает, что их организует и направляет власть?), они представляют собой уже лишь крайнюю меру, главный же упор перенесен в область экзистенциального давления.
«Каждому есть что терять»
Это, впрочем, не слишком меняет суть дела:
известно, что значение всегда имеют не столько абсолютные, сколько относительные размеры угрозы; важнее не то, что человек объективно потеряет, а скорее то, какую это играет для него — в масштабах мира, где он живет, с его иерархией ценностей — субъективную роль.
Иными словами, если, например,
сегодняшний человек боится, что ему не дадут работать по специальности, этот страх может быть таким же сильным и может толкать его на такие же поступки, как когда человеку в других исторических условиях грозила конфискация имущества. При этом метод экзистенциального давления в каком-то смысле даже более универсален, так как у нас нет ни одного человека, которого нельзя было бы экзистенциально (в самом широком смысле слова) ущемить; каждому есть что терять, и поэтому у каждого есть причина для страха.
«Поплатиться, если выскажет свое мнение»
Спектр того, что человек
может потерять, богат:
это и разнообразные привилегии правящей верхушки и все особые блага, связанные с обладанием властью, это и возможность спокойно трудиться, продвигаться по службе и зарабатывать, возможность вообще работать по специальности или возможность учиться, это, наконец, возможность пользоваться наравне с другими гражданами хотя бы ограниченными правовыми гарантиями и не попасть в тот слой, в отношении которого уже не действуют законы, писанные для прочих, то есть в число жертв чехословацкого политического апартеида. Да, у всех есть что терять, даже последнего разнорабочего можно перевести на худшее и более низкооплачиваемое место, и даже он может жестоко поплатиться, если на собрании или в пивной честно выскажет свое мнение.
Эта система экзистенциального давления,
охватывающая все общество и каждого отдельного гражданина, в виде ли конкретной ежедневной угрозы или просто в качестве ее возможности, однако, не могла бы успешно функционировать, если бы не имела — точно так же, как преодоленные ныне более жестокие формы давления, — естественной опоры в той силе, которая обеспечивает ей универсальный, комплексный характер и власть: в вездесущей и всемогущей государственной полиции.
«Все чаще наблюдаем эгоизм и карьеризм»
Этот чудовищный паук оплел все общество
своей невидимой паутиной; это есть та крайняя точка, в которой в конце концов пересекаются все векторы страха, последнее и неопровержимое свидетельство безнадежности любой попытки граждан бороться с государственной властью. И хотя большинство людей эту паутину обычно не видит и не может ее потрогать, даже самый что ни на есть рядовой гражданин хорошо о ней знает, каждый миг и на каждом шагу помнит о ее незаметном присутствии и соответственно себя ведет — так, чтобы в лучшем виде предстать перед ее незримыми глазами и ушами. И он знает, почему: для того чтобы этот паук ворвался в его жизнь, вовсе не обязательно попасть прямо к нему в лапы.
Человека не обязательно должны допрашивать,
предъявлять ему обвинение, судить его и подвергать наказанию, ведь его начальство тоже оплетено этой паутиной, и каждая инстанция, решающая его судьбу, так или иначе сотрудничает или обязана сотрудничать с государственной полицией. Поэтому уже тот факт, что государственная полиция может в любой момент вторгнуться в жизнь человека и от такого вторжения нет никакой защиты, ведет к тому, что его жизнь теряет часть своей естественности и подлинности и превращается в вечное притворство.
Итак, в основе стремления человека
защитить себя и сохранить то, что у него есть, лежит страх; главной же движущей силой его желания приобрести то, чего у него пока нет, становятся, как мы все чаще наблюдаем, эгоизм и карьеризм.
Едва ли когда в последнее время общественная система
так откровенно и беззастенчиво предоставляла случай проявить себя людям, готовым в любое время поддержать что угодно, если это сулит им прибыль; людям беспринципным и бесхребетным, могущим ради жажды власти и личной выгоды сделать что угодно; лакеям по натуре, готовым пойти на любое самоуничижение и когда угодно принести в жертву свою честь и своих ближних, чтобы подольститься к сильным мира сего.
В этих условиях не случайно, что
столько общественных и властных функций выполняют сегодня отъявленные карьеристы, мошенники и те, у кого рыльце в пушку. Или просто типичные коллаборационисты, то есть люди, имеющие исключительную способность в любой ситуации убедить самих себя, будто своими грязными делами они что-то спасают или препятствуют тому, чтобы их место заняли иные, куда худшие.
«В какой-то степени каждый вынужден лицемерить»
В этих обстоятельствах, наконец, не случайно
и то, что именно сейчас достигла наибольшего за последнее десятилетие размаха коррупция среди самых разных общественных деятелей, готовность совершенно откровенно брать взятки за что угодно и, принимая решения, без зазрения совести исходить в первую очередь из того, что диктуют им разнообразные корыстные личные интересы.
Людей, искренне верящих всему,
что твердит официальная пропаганда, и бескорыстно поддерживающих правительство, сегодня меньше, чем когда-либо. Зато лицемеров все больше — собственно, в какой-то степени каждый гражданин вынужден лицемерить.
«Всех нас в своем роде подкупают»
Это безрадостное положение дел
имеет свои вполне логичные причины: редко какой режим в последнее время столь мало интересовали истинный образ мыслей внешне лояльных граждан и искренность их публичных проявлений. Достаточно упомянуть хотя бы о том, что в ходе всевозможных собраний, на которых людей заставляют выступать с самокритикой и каяться, никого в сущности не занимает, делают ли они это искренне или только ради собственной выгоды; можно даже сказать — более или менее автоматически предполагается скорее второе, и никто не видит в этом ничего безнравственного.
Наоборот, именно личную выгоду
чаще всего приводят в качестве довода, когда предлагают сделать подобное заявление: кающегося стремятся убедить не в том, что он ошибался или заблуждался, а большей частью лишь в том, что он должен покаяться, дабы спасти себя. При этом всячески расписывают перспективы, которые такое выступление откроет перед покаявшимся, а привкус горечи, какой у него останется после этого, объявляют химерой. И если бы вдруг нашелся чудак, который бы сделал это от чистого сердца и в подтверждение своей искренности заранее отказался от положенного ему вознаграждения, он бы, вероятнее всего, был подозрителен самому режиму.
Можно утверждать даже, что всех нас
в своем роде откровенно подкупают: мол, если ты на своем предприятии займешь ту или иную общественную должность (разумеется, для того чтобы служить не остальным сотрудникам, а начальству), то мы наградим тебя теми или иными благами. Если вступишь в Союз молодежи — получишь право и средства так или иначе развлекаться. Если ты как творческая личность принимаешь участие в тех или иных официальных мероприятиях, тебе предоставят те или иные возможности для творчества. Думай, что хочешь, лишь бы ты был внешне согласен, лишь бы не мешал, лишь бы подавил в себе влечение к правде и совести — тогда перед тобой распахнутся настежь все двери.
«Люди утратили веру в смысл борьбы за правду»
Но если главным принципом
общественной самореализации является принцип внешней приспособляемости, то какие качества мобилизуются при этом в людях и какие люди выдвигаются на первый план?
Где-то между самозащитой
от окружающего мира
,
основанной на страхе, и желанием завоевать мир, обусловленным стремлением к личной выгоде, лежит область, которую нельзя обойти вниманием, так как она тоже в значительной мере формирует моральный климат сегодняшнего «сплоченного общества». Эта область — равнодушие и все, что с ним связано.
После недавних исторических потрясений
и после того, как в стране утвердилась нынешняя система, люди как будто утратили веру в будущее, в возможность исправления дел человеческих, в смысл борьбы за правду и право. Они махнули рукой на все, что выходит за рамки их будничных забот о личном благе; они различными способами бегут от действительности, перестают интересоваться высшими ценностями и своими ближними, впадают в апатию и духовную пассивность, погружаются в депрессию.
«Почему бы не делать то, что требуют?»
А тот, кто еще пытается сопротивляться,
например, отвергает принцип лицемерия как основу существования, сомневаясь в ценности такой самореализации, за которую приходится платить самоотчуждением, кажется все более равнодушному окружению чудаком, безумцем, донкихотом — и в конце концов он неизбежно начинает вызывать раздражение, ибо он ведет себя не как все, и мало того, своим поведением заставляет других критически взглянуть на себя со стороны.
Либо — другая возможность — равнодушное общество
наружно исключает такого человека из своих рядов или избегает его, как это требуется, а втайне или в частной жизни ему симпатизирует, надеясь подобной скрытой симпатией к тому, кто ведет себя так, как само оно должно себя вести, но не может, успокоить свою совесть.
Такое равнодушие, однако
, парадоксальным образом становится весьма активным общественным фактором. Не идут ли многие к избирательным урнам, на собрания, в официальные организации не столько от страха, сколько именно от равнодушия? Не определяется ли столь полная на первый взгляд политическая поддержка режима зачастую лишь рутиной, автоматизмом и привычкой удобно жить, за которыми кроется фактически не что иное, как всеобщее безразличие? Участие во всех этих политических ритуалах, в которые никто не верит, хотя и бессмысленно, но это по крайней мере гарантирует спокойствие — и разве неучастие в них не столь же бессмысленно? Этим ничего не добьешься, а только потеряешь покой.
Большинство людей не любит
жить в постоянном конфликте с властью, тем более что подобный конфликт не может окончиться иначе, как поражением одиночки. Раз так, почему бы человеку не делать то, что от него требуют? Ведь это ему ничего не стоит, и со временем он вообще перестает об этом задумываться: тут даже и размышлять не о чем.
Продолжение следует.
