8 апреля 1975 года писатель и драматург Вацлав Гавел написал письмо Генеральному секретарю Центрального комитета Коммунистической партии Чехословакии Густаву Гусаку. В этом письме Гавел открыто говорил о проблемах общества. В 1977 году Гавел был приговорен к 1 году тюрьмы условно, а затем обвинен в «нападении на государственного служащего при исполнении последним служебных обязанностей», арестован и осужден на 4,5 года. Впоследствии его арестовывали не раз. «Я выступаю за политику как практическую мораль, как служение истине…», — писал Гавел в перерывах между сроками. После перестройки в СССР и прекращения поддержки тоталитарного режима в Чехословакии Гавел был избран в 1989 году президентом — первым некоммунистическим президентом за 40 лет, переизбирался с перерывами еще, а после ухода остался обладателем одного из самых больших нравственных авторитетов в европейской политике.
Гавел — автор слова «Абсурдистан» — иронического названия для страны, где абсурд стал нормой.
Мейдан ТВ публикует письмо Вацлава Гавела, в котором читатель найдет много общих моментов с азербайджанскими реалиями.
Доктору Густаву Гусаку,
генеральному секретарю ЦК КПЧ
Уважаемый пан доктор,
наши предприятия и учреждения образцово работают, труд граждан приносит заметные плоды, что сказывается в постепенном повышении их жизненного уровня, люди обзаводятся домами, машинами, детьми, отдыхают, одним словом — живут.
«Нет даже намека на малейшее несогласие»
Все это, однако, еще не обязательно свидетельствует об успехе или неуспехе Вашей политики: после любых общественных потрясений люди всегда рано или поздно возвращаются к будничным делам, потому что они просто хотят жить; и делают они это в конечном счете ради самих себя, а не ради того или иного государственного руководства.
Люди, правда, не только
ходят на работу, в магазины и живут своей жизнью. Они занимаются и другими делами: принимают многочисленные трудовые обязательства, выполняют и перевыполняют их; все как один участвуют в выборах и единогласно выбирают предложенных им кандидатов; активно работают в различных политических организациях; ходят на собрания и демонстрации; поддерживают и одобряют все, что следует; нет даже намека на малейшее несогласие с тем, что предпринимает правительство.
От этих фактов уже нельзя
просто отмахнуться; тут уже уместно всерьез задаться вопросом: не подтверждает ли все это, что Вам удалось успешно выполнить задачу, которую поставило перед собой Ваше руководство, то есть заручиться поддержкой населения и консолидировать страну?
«Потаенный уровень действительности»
Ответ зависит от того, что мы подразумеваем под понятием «консолидация».
Если взять в качестве
единственного критерия различные статистические данные, официальные сводки или полицейские донесения о политической активности граждан и тому подобном, то, конечно же, вряд ли можно сомневаться в том, что у нас имеет место консолидация.
Но что если мы будем понимать
под консолидацией нечто большее, а именно реальное внутреннее состояние общества? Что если мы станем интересоваться также и другими вещами, более тонкими и не столь легко поддающимися учету, но ничуть не менее важными, а именно тем, что на самом деле кроется за всеми этими данными с точки зрения личного человеческого опыта? Что если задаться и такими вопросами, как, например: что было сделано для нравственного и духовного возрождения общества, для развития истинно человеческих граней жизни, для того, чтобы поднять достоинство человека на более высокую ступень, чтобы он действительно свободно и по-настоящему реализовал себя в мире? Что обнаружится, если мы переведем взгляд с чисто внешних проявлений на цепь их внутренних причин и следствий, их связей и значений, короче говоря, на тот потаенный уровень действительности, на котором эти явления только и получают некий общий человеческий смысл?
«Почему люди ведут себя именно так»
Можем ли мы и в этом случае считать, что наше общество консолидировано?
Осмеливаюсь утверждать: нет. Осмеливаюсь утверждать, что — вопреки всем привлекательным внешним фактам — внутренне наше общество не только вовсе не консолидировано, но наоборот, погружается во все более глубокий кризис, который в чем-то даже опаснее всех тех кризисов, какие памятны нам по нашей новейшей истории.
Попытаюсь обосновать
это мое утверждение.
Главный вопрос, каким при этом следует задаться, таков: почему люди ведут себя именно так, как ведут; почему они делают все то, что в итоге создает привлекательное впечатление поголовно единого общества, поголовно поддерживающего свое правительство? Думаю, что каждому непредвзятому наблюдателю ясно: на это их толкает страх.
«Лишь из страха»
Из страха потерять место учитель в школе учит вещам, в которые не верит; из страха за свое будущее ученик их повторяет; из страха, что он не сможет продолжать учебу, молодой человек вступает в Союз молодежи и, будучи его членом, делает все, что от него требуют; из страха, что сын или дочь, поступая в институт, не наберут необходимого количества баллов при существующей чудовищной политической системе оценок, отец соглашается занимать различные должности и «добровольно» делает то, что от него хотят.
Из страха перед
возможными последствиями люди участвуют в выборах, избирают выдвинутых кандидатов, притворяясь, что считают этот ритуал настоящими выборами; из страха лишиться средств к существованию, положения в обществе и испортить себе карьеру они ходят на собрания и голосуют за все, что велено, или молчат; из страха они подвергают себя унизительной процедуре самокритики, публично каются и неискренне заполняют массу унизительных анкет; из страха, что кто- нибудь донесет, они не выражают прилюдно, а часто даже и в семье, свои истинные взгляды.
Лишь из страха перед
ухудшением материального положения, из желания повысить свое благосостояние и понравиться начальству трудящиеся в большинстве случаев принимают всевозможные производственные обязательства; из тех же соображений они часто создают бригады социалистического труда, наперед зная, что их главная цель — это чтобы о них отрапортовали наверху. Из страха люди ходят на различные официальные торжества и демонстрации.
Из страха, что
им не дадут работать, многие ученые и деятели искусств заявляют о своей приверженности идеям, в которые они на самом деле не верят, пишут то, чего не думают или что заведомо считают ложью, вступают в официальные организации, участвуют в работе, о смысле которой они самого невысокого мнения, или сами уродуют и портят свои произведения. В попытке спасти себя многие даже сообщают властям, что другие занимались тем, чем сами доносчики занимались вместе с ними.
«Страх — не единственный «стройматериал»»
Страх, о котором я говорю
, конечно, нельзя считать страхом в обычном психологическом смысле, то есть некоей конкретной эмоцией: как правило, мы не видим вокруг себя людей, дрожащих от страха как осиновый лист, а видим вполне довольных и уверенных в себе граждан.
Речь идет о страхе
в более глубоком, я бы сказал, этическом смысле, то есть о более или менее осознаваемом участии в коллективном чувстве постоянной и всепроникающей угрозы; об озабоченности в отношении того, что поставлено или может быть поставлено под угрозу; о постепенном привыкании к этому ощущению угрозы как субстанциальной составляющей окружающего мира; о все более масштабном, естественном и искусном овладении различными формами внешнего приспосабливания в качестве единственного эффективного способа самозащиты.
Разумеется, страх
— не единственный «строительный материал» современной структуры общества.
Тем не менее он
остается основным, фундаментальным материалом, без которого бы никогда не могли быть достигнуты то наружное единение и то дисциплинированное единодушие, на которых базируются официальные документы, говоря о консолидации.
Продолжение следует
