В качестве вступления к столь непростой теме о позиции автора к этническому конфликту, я выбрала слова современного азербайджанского писателя
Алекпера Алиева
, написанные им по случаю последнего обострения конфликта на границе Азербайджана и Армении, унесшего жизни более 200 человек.
Из Эссе “Обращение к армянам” (Май 2016):
«Я прошу армян и азербайджанцев доверять нашим писателям, настоящим писателям, не фашистам, ведь истинный писатель не может быть фашистом. Писатели — это отражатели душ наших и если вы хотите понять, кто такой азербайджанец, прочитайте обязательно «Кеманчу»
[1]
Джалила Мамедкулизаде. В этой пьесе вы найдете душу азербайджанца. Душу, в которую какают уже долгие столетия — угнетая, унижая и ломая психику. Унижая всех нас, все наши добрые, хорошие, гостеприимные и очень тупые народы.»
К предыстории «пост»
Распад Союза Советских Социалистических республик ознаменовался для новых государств не только обретением независимости, но и ростом национального самосознания, усилившегося и принявшего более ощутимые формы на фоне органического отторжения от единой советской общности. В некоторых случаях требования независимости советских республик, — так называемый парад суверенитетов, — впоследствии привели к военному вмешательству все еще “советской армии”, не желавшей мириться с потерей территорий (Тбилиси 1989, Баку 1990, Вильнюс 1991). Военные мероприятия советской армии привели к резкой идеологической перестановке: практически всё советское моментально стало восприниматься, как вражеское, чужое, вредящее, подавляющее.
Положение усугублялось и тем, что ослабление центральной власти повлекло за собой вспышки локальных конфликтов на межнациональной почве (Карабах, Южная Осетия, Абхазия, Приднестровье). Некоторые из этих противостояний остаются неразрешёнными до сегодняшнего дня и продолжают формировать всё новые теории самоидентичности в обществе каждой из противостоящих стран-сторон.
Таковым является Нагорно-карабахский конфликт. Возникшее еще в начале 20 века в царской России противостояние, переросшее в обоюдную резню между азербайджанцами и армянами, немного утихли в советское время и вспыхнули новым конфликтом в 1988-ом году, который при пособничестве третьих сторон впоследствии перерос в полномасштабную войну (1991-1994). Не смотря на подписание шаткого перемирия, режим прекращения огня постоянно нарушается обеими сторонами, что влечет за собой смерти солдат и в некоторых случаях мирных жителей, казалось бы в “невоенное время”.
Образ “врага”
Обострившийся именно с распадом Советского Союза и «сопровождавший» создание национальных государств конфликт непосредственно влиял на формирование самоидентичности в новых постсоветских обществах Азербайджана и Армении», фундаментальная особенность которых зачастую сводится к противостоянию образу общего исторического и враждебного экземплификата
[2]
. В Армении война в Карабахе, его оккупация, пропагандируется в народе, как своеобразный реванш «азербайджанским туркам» за армянский геноцид 1915-го года в Османской империи и попытка восстановить «историческую несправедливость» в отношении «великой Армении от моря до моря», окруженной врагами мусульманами (при этом азербайджанцы не имели отношения в событиям 1915-го года). В травмированном оккупацией Карабаха Азербайджане конфликт транслируется, как результат армянской агрессии, основанной на ложных исторических претензиях, при поддержке России, которая, в свою очередь, имеет свои «антимусульманские» имперские интересы на южном Кавказе (при этом Азербайджан импортирует оружие из России и ведет с ней активное экономическое партнерство). Взаимная антипатия, нагнетаемая медиальным давлением и инструментализируемая правящими инстанциями обеих сторон, практически табуируют любое желание и возможность диалога.
Литература и похожие враги
И все же выход из сложившегося тупика ненависти и непримиримости необходим и попытку поиска его можно констатировать в некоторых литературных произведениях постсоветского периода Азербайджана и Армении. Именно этой попытке авторов и посвящено данное исследование
Армянский писатель Вахе Аветян, в своем собрании стихов “Саята Нову в тюрягу загнал секретный отряд благопристойных дашнакских девиц”
[3]
предлагает в метафоричной форме следующее решение:
“Абсолютное большинство наших сограждан хачобайджанцев
[4]
расисты и фашисты, потому что не подозревают, что расисты и фашисты.
Они думают, что они добропорядочные граждане, дети Бога и Аллаха соответственно, а расисты и фашисты противоположная сторона, и дети шайтана и сатаны. Если бы наши люди хоть на миг догадались, или им кто то показал, что они зеркальное отражение соседа, они перестали бы в миг быть расистами и фашистами.”
“Хачобайджанцы”, часто являются предметом литературных исканий В. Аветяна, который в сатирической форме обличает их глупость и невежество, с умилением пишет о бросающейся в глаза схожести двух народов, имеющих много общего в культуре, обычаях, традициях и даже внешности. Собственно и в своей ненависти они являются буквально “зеркальным отражением друг друга”. В данной цитате скрыта так же критика легализации конфликта сторонами на основе религиозной принадлежности “
добропорядочные граждане, дети Бога и Аллаха соответственно”,
мученики христиане, правоверные мусульмане — каждый имеет свою “неоспоримую святую правду”.
Известный армянский журналист Юрий Манвелян в совместном интервью с азербайджанским писателем Алекпером Алиевым, армянскому новостному источнику АрмПресс
[5]
описывает события последовавшие за распадом Союза следующим образом:
“
Как так происходит? Проснулись мы, значит, в один прекрасный день и обнаружили у себя подъем национального самосознания. Стучимся в дверь к соседу и спрашиваем, наблюдается ли у него подъем национального самосознания. Оказывается, у него другое самосознание и национальность другая. Тогда попросим тебя уйти отсюда, прогоним или уничтожим. Кажется, работает это так. Вдруг оказывается, что я не имею морального или исторического права здесь жить и кто-то решает, где и как мне жить. Оказывается, я не в правильном месте родился и еще, оказывается, что есть место, куда меня можно выселять и где мне якобы роднее.
“
“Проснулись мы, значит, в один прекрасный день и обнаружили […].
Вдруг оказывается”
подчеркивает краткость временного промежутка, в который бывшие соседи стали врагами, что еще более подтверждает абсурдность происходящего далее, “
есть место, куда меня можно выселять и где мне якобы роднее”.
Таким образом развал Союза ассоциируется свидетелями, не только этим отчуждением, выдворением, враждой и обнесением границ двух стран колючей проволокой, но и потерей родины, во первых советской, в которой азербайджанцы и армяне были еще добрыми “соседями” и жили бок о бок мирно, но и потерей “малой” локальной родины, родного села в Карабахе для азербайджанцев, родного дома в Сумгаите для армян.
Какова же роль писателя в общественной проекции конфликта?
Должен ли он на свой страх и риск критиковать раздутую ненависть к врагу или всем своим талантом должен служить патриотической идее и идти на поводу ожиданий обывателей? Должен ли он принимать роль медиума и браться за перо вместо оружия, в преодолении этнического противостояния и либерализации общественных взглядов?
Для объяснения положения автора стоит отметить на первый взгляд не очень заметное, но в целом влияющее на него обстоятельство: в общественной среде обоих сторон бытует убеждение в безоговорочной необходимости Карабахской войны для восстановления исторической «справедливости» армянской стороны или же как защита своих территорий для азербайджанской стороны. Поэтому с обеих сторон существует ряд литературных произведений, в богатых красках описывающей военные действия, ужасы нанесенные врагом, маскот героя-защитника, в неравном бою павшего от рук врага или же образ жертвы войны, простого человека (иногда пленного), страдающего от жестокости бывшего «соседа» (достаточно ярким примером является трилогия Сабира Ахмадли «Вечная любовь»
[6]
).
В целом в современной азербайджанской литературе можно наблюдать определенную стагнацию развития тематики войны, в таких условиях лишь единичные произведения представляют собой действительно стоящие для рассмотрения примеры.
Официальный дискурс просматривается в интервью Ряшада Мяджида, одного из руководителей союза писателей Азербайджана в интервью газете Мусават
[7]
в октябре 2010 года. Отрицая надобность специального финансирования авторов со стороны государства, для создания военной литературы он объясняет положение современной военной риторики следующим образом:
«
O
ki
qald
ı,
bu
m
ö
vzuda
g
ü
cl
ü ə
s
ə
rl
ə
rin
yaranmamas
ı
n
ı
n
s
ə
b
ə
bl
ə
rin
ə,
m
ə
nc
ə,
bunun
psixoloji
s
ə
b
ə
bl
ə
ri
var
.
Birincisi
,
d
ö
y
üş
h
ə
l
ə
bitm
ə
yib
,
h
ə
l
ə
qalib
deyilik
.
Ona
g
ö
r
ə
yazarlarda
da
bir
stress
,
depressiya
,
ruh
d
üş
k
ü
nl
ü
y
ü
var
.
Bu durumda isə ictimaiyyətin gözlədiyi qələbə ruhlu əsərlərin yazılması mümkün deyil.
Что касается, отсутствия сильных произведений по этой теме (войны), на то есть психологические причины. Во-первых, война еще не закончилась, мы еще не победили. Поэтому писатели переживают определенный стресс, депрессию, духовный упадок. А в таком положении ожидаемое обществом написание произведений в победном духе невозможно.
»
Исходя из выше упомянутых слов, застой объясняется незавершённостью конфликта и тем, что авторы, будучи неотъемлемой частью самого социума, постоянно находятся под медийным давлением, в котором трудно абстрагироваться от навязчивой риторики войны в сводках новостей. Ведь если проанализировать мировую литературу о войнах, то можно заметить временную закономерность, заключающуюся в том, что многие значительные нарративы о войне создавались лишь по прошествии определенного времени (Л.Толстой «Война и мир», Э.М. Ремарк «На западном фронте без перемен»). Обществу, да и самим авторам требуется время для охлаждения эмоций и переосмысления прежних, нередко эфемерных ценностей.
Однако с последним предложением Р. Меджидова позволю себе не согласиться. На мой взгляд, в Азербайджане общество не ожидает от писателей литературы «в победном духе». Не стоит забывать, что Азербайджан является в конфликте до сих пор проигравшей стороной, что оставляет также след и апатию среди носителей культуры, для которых эта тема является определенным образом болезненной. О ней тяжело пишется, она тяжело читается. Таким образом, намек на требование создания определенного духа через литературу напоминает цензурные установки соцреализма.
Как окончательный ответ на поставленный в теме вопрос о позиции автора к конфикту, хотелось бы привести цитату литературного критика Джалила Джаваншира, опубликованную в его эссе в онлайн-портале азербайджанской литературы — Edebiyyat.biz
[8]
:
«
Qaraba
ğ
d
ə
rdini
” çö
zm
ə
k
ə
d
ə
biyyat
ı
n
i
ş
i
deyil
.
Siyas
ə
t
ç
il
ə
rin
atd
ığı
d
ü
y
ü
n
ü,
ya
m
ü
harib
ə,
ya
da
siyas
ə
tin
ö
z
ü çö
z
ə
c
ə
k
.
Ancaq “Qarabağ dərdinin” ədəbiyyatda ifadəsinin çox dəyərli nümunələri var. Bu baxımdan sülh dövrünün Azərbaycanını və Ermənistanını yazan “Quqark”ın müəllifi Seymur Baycan Elmar Məmmədyarovdan
daha
u
ğ
urlu
adamd
ı
r
»..
Решить «горе Карабаха» не дело литературы.
Узел, завязанный политиками, развяжет либо война, либо сама политика. Однако в литературе имеются очень ценные экземпляры творческого выражения «карабахского горя». С этой точки зрения, Сеймур Байджан описывающий в своем романе «Гугарк» Азербайджан и Армению мирного времени, на много успешнее Эльмара Мамедьярова.
[9]
»
Исходя из этого, литература не претендует на главную роль в решении конфликта, но осмысленная литература пацифизма и поднимаемый ей вопрос о пересмотре ценностей с милитаристических на общечеловеческие, может стать для обеих стран шагом к решению конфликта и в этом смысле действие литературы более транспарантное и долговременное, чем действие политики.
«Гугарк» Сеймур Байджан
Следуя логике, после приведенной выше цитаты стоит обратиться именно к роману Сеймура Байджана с достаточно компрометирующим для Азербайджана названием “Гугарг”, который по мнению многих литературных критиков в Азербайджане и за рубежом, и как указано в эпилоге русского издания является “лучшим из романов о Карабахской войне”
[10]
.
Произведение отличается нелинейной подачей сюжета. Основное действие разворачивается в армянском молодежном лагере “Гугарк”, в который главного героя пригласили для участия в тренинге. Находясь в лагере, Сеймур встречает старых знакомых, переехавших из Азербайджана армян, которые с трудом приживаются в Армении (“бакинских армян здесь не любят”, стр.139) и знакомится с новыми людьми. Особые отношения у героя складываются с армянской девушкой Ануш, испытывавшей привязанность к нему с первых дней. В повествовании гармонично встраиваются картины воспоминаний, которые по объему занимают не меньше места, чем основная линия сюжета. Диапазон этих «флешбеков», сопровождаемых собственными суждениями и оценками автора, очень широк; начиная от портретов родителей, дяди, невольно сделавшего его писателем, девушек, исторических событий (развал союза), заканчивая отдельно запечатлевшимися в памяти яркими и трагическими картинами (собака слизывающая капающую кровь раненных азербайджанских солдат с грузовика перед госпиталем, снаряд упавший на рынок, памятник Ленину в овчарне). Особое место в романе занимают письма Ануш после возвращения из лагеря, ставшие своеобразными интермедиями заполняющими эмоциональный провал.
Переплетение и поочередная смена тем, таких как война, детство, любовь, путешествия, литература, жизнь в столице создает сложную модель «Войны и Мира» постсоветском сеттинге (притом сам автор ни раз проводит параллели и обращается к произведению Л. Н. Толстого).
Почему так важно подчеркнуть в данном контексте слово “постсоветский”? Именно эта приставка “пост” является границей, разделившей когда-то жившие мирно народы, отделяющей детство в родном селе от юности и зрелой жизни в Баку, именно она вселяет апатию под давлением большого и чужого города, в котором трудно прижиться мечтателю из периферии, она обманывает «киндер-сюрпризом»
[11]
независимости, шоколадный вкус которого на мгновение «уничтожает чувство реальности» у масс, а после внушает страх и неуверенность в завтрашнем дне, страх перед войной, страх перед осуждением. Она оставляет за собой «пост-человека», потерянного между топосами «войны и мира», без инструкций для выживания.
“Да, я – не герой. Для меня – быть трусом и желать мира приемлемее, чем быть героем и хотеть войны. Пусть даже другие называют меня трусом. Я принимаю это слово. Но у меня есть гражданская позиция, из-за которой мне не очень легко существовать в моей богатой стране, передо мной закрываются почти все двери.”
Роман построен именно на монологе автора, через который читатель знакомится с самыми разными людьми, переживает с ним детство родной деревне в Физули, который в результате Карабахской войны был оккупировал армянскими войсками, жизнь в Баку, где он ведет достаточно отчужденный образ жизни, подрабатывая в редакции газеты. Читатель сопровождает его в поездках в Россию, Казахстан, Грузию, Армению, знакомится с выведенными из личного опыта героя шаблонами других культур (
«на той свадьбе я окончательно убедился, что славяне самый веселый народ в мире», стр.135), «казахам действительно грех пить», стр.127, «кавказцы щедрые», стр. 150),
знакомится с его «девушками», к которым главный герой впрочем всегда относится с присущей маскулинностью:
«Когда на женщине платье, которое трудно снять, это усложняет дело. Некоторые женщины намеренно одевают такие платья… чтобы раздеваясь говорить глупости» (стр.141), «она была похожа на лущеное яйцо» —
говоря об Ануш.
Проступающий в тексте непростой, местами меланхоличный, мыслящий шаблонами, инфантильный характер главного героя, — есть авторское решение, который хотел показать события двух десятилетий через призму самого обычного человека; придать им оттенок эмоциональности. Тем самым происходящее вокруг, как бы является правдой одного отдельно взятого, неидеального человека, созревшего в обществе, пережившем недавние катаклизмы.
Возвращаясь к теме исследования, хотелось бы коротко объяснить, почему на мой взгляд “Гугарк” является антимилитаристским романом.
Это подтверждается самим сюжетом. Герой, казалось бы больше всего пострадавший от войны, потерявший в ней свое родное село, видевший войну, убитых друзей, арт обстрелы своими глазами, должен пылать ненавистью к армянам, но он находится в лагере «врага» и этот враг совсем не такой, каким его рисуют в сводках новостей. Более того, у него своя «правда», свои убитые солдаты и мирные жители и горе матерей с обеих сторон одинаково неописуемо. Тем самым в романе деконструируются созданный за двадцать лет конфликта образ жестокого беспощадного врага.
Старик армянин из Баку, работающий в лагере с тоской вспоминает о своей родине, Азербайджане, хвалит азербайджанцев «
-Что скажешь, народы помирятся?…Мы жили в Мярдакяне. Я работал в пионер-лагере. Хорошо жили. Мярдакянские-хорошие люди. Я и сейчас помню запах моря. Только раз пройти бы босиком по берегу Каспия и можно спокойно умереть»(Стр. 153)
Как и в других текстах, указанных выше, Сеймур Байджан вместо разжигания страстей, подчеркивает действительно заметную общность культур азербайджанцев и армян:
«Свадьба разгоралась. Я не увидел никакой разницы между свадьбами вражеской стороны и нашими. Одинаковая еда, песни, лица, танцы”.
Таким образом ужасы войны становятся под пером писателя, не просто правдой и страданием одной стороны, а преступлением против всего человечества.
Завершить оценку произведения я хотела бы словами представителя Кавказского Центра миротворческих инициатив Луизы Погосян
[12]
:
«Гугарк» — это не книга. Сеймур отрезал свое ухо, и отдал его во множестве экземпляров армянам и азербайджанцам. Ван Гог тоже отрезал себе ухо и отдал… но легче ему не стало, получилось, что он сделал это для других.
Сеймуру тоже легче не станет. «Гугарк» поможет другим.
Гюнай Рзаева
докторант Института Славистики Университета имени Гумбольдта (Германия)
[1]
Кяманча — смычковый инструмент распространенный в Иране и на Кавказе. Пьеса азербайджанского классика, Джалила Мамедкулизаде (1866-1932) была написана в 1920 году и повествует о гуманном поступке жителя азербайджанской деревни, отпустившего пленного армянского музыканта, не смотря на ожесточенные столкновения между азербайджанцами и армянами соседних сел.
[2]
Auch E.M.,:
Muslim — Untertan — Bürger: Identitätswandel in gesellschaftlichen Transformationsprozessen der muslimischen Ostprovinzen Südkaukasiens (Kaukasienstudien),
Wiesbaden 2004
[3]
Саята Нову в тюрягу загнал секретный отряд благопристойных дашнакских девиц
Последнее посещение 02.06.2015
[4]
Прим. мое: “хачобайджанец”- слияние слов от “хач”-крест (как часто называют армян в России) и “азербайджанец”- образное представление придуманное автором для показания схожести предсавителей обеих наций
[5]
http://www.epress.am/ru/2016/05/07/разговор-после-четырехдневной-войны
Последнее посещение 02.06.2016
[6]
Sabir Əhmədli — Axirət sevdası” (Bakı, 2003). Автор потерял сына в Карабахской войне
[7]
http://musavat.com/news/qarabag-xeberleri/yazicilar-qarabagin-qara-bextinden-yazmaga-hevesli-deyil_87726.html
Последнее посещение 02.06.2016
[8]
http://edebiyyat.biz/az/view/1516/celil-cavansir-aqil-abbasin-dolu-romani-haqqinda/
? Последний визит 02.06.2016
[9]
Прим. Эльмара Мамедьяров — министр иностранных дел Азербайджана
[10]
Пример:” “Гугарк” по художественным качествам и с точки зрения обьективности самый хороший роман о Карабахской войне”- утверждает реномированый на всем Кавказе культурологический рессурс www.kultura.az
[11]
Сеймур Байджан: “Гугарк”, Баку 2014. Стр. 94
[12]
http://southcaucasus.com/index.php?p=gugarq
Последнее посещение 02.06.2016